Рецензии на спектакли

Интервью, статьи

Ссылки:
«Вишнёвый сад»

Оптимисты без гроша в кармане

Московский молодежный театр поставил последнюю пьесу Чехова как лирическую комедию.
Обычно, когда режиссеры работают над этим произведением, то не понимают, почему Чехов хотел, чтобы это непременно была комедия, ведь финал-то трагический: усадьба продается за долги, ее обитатели разъезжаются, а сад вырубается. Эта загадка мучает не одно поколение постановщиков, и каждый из них решает ее по-своему.

В спектакле Алексея Бородина молодая энергия артистов бьет ключом и нет ни уныния, ни пессимизма. Но самое главное, в нем создан (художником Станиславом Бенедиктовым) образ прекрасного сада, гибнущего под топором новых хозяев жизни. Этот сад в виде белых воздушных покрывал, освещенных ярким светом, буквально обступает зрителей, сидящих не в зале, как обычно, а непосредственно на сцене, на расстоянии вытянутой руки от артистов. А во втором акте спектакля еще появляются маленькие, игрушечные деревья. И когда приходит пора отъезда бывших хозяев дома, то деревца грузят вместе с мебелью на телегу и увозят в неизвестном направлении, скорее всего на свалку.

Алексей Бородин оказался одним из тех немногих режиссеров, который на примере классической пьесы сумел показать, как бездумно в России уничтожается то, что создавалось веками, как губится природа, а вместе с ней исчезает гармония, и человек становится грубым, беспощадным. Ведь это не только проблемы нынешней экологии, но и проблемы, связанные с духовностью грядущих поколений, получающих в наследство вместо цветущих садов помойку. Поэтому, когда Аня, пытаясь утешить свою мать, говорит: " Мы насадим новый сад, роскошнее этого", – зрители усмехаются, поскольку им известно, насколько "облысела" и замусорилась земля за прошедшие сто лет.

Удивительно, как изменяющееся время влияет на зрительское восприятие чеховских героев. Если, скажем, лет десять назад, публика видела в Лопахине "нового" русского и поэтому относились к нему с предубеждением, то теперь сочувствуют ему, понимая, как нынче непросто быть честным в бизнесе. Ибо Ермолай Лопахин в исполнении Ильи Исаева, конечно же, порядочный человек. Ведь не случайно Раневская включает его в свою "свиту" и не стесняется просить у него деньги взаймы. В отличие от знаменитого спектакля Анатолия Эфроса, поставленного им на Таганке, в котором Владимир Высоцкий играл влюбленного купца, сдувающего пылинки с порочной и красивой Любови Андреевны в исполнении Аллы Демидовой, здесь в молодежном и намека нет на любовный флирт.

Кстати, в постановке Бородина Раневская Ларисы Гребенщиковой совсем не похожа на женщину-вамп, она скорее напоминает маленькую беззащитную птичку, которую легко обидеть. Поэтому в спектакле все ее жалеют: Лопахин, падчерица Варя, 17-летняя дочь Аня, но больше всех – Фирс. Этот старый слуга, умирающий вместе с вишневым садом, как никто другой понимает: человек, лишенный своих корней, погибает подобно дереву, и никакой Париж не сможет спасти Раневскую, куда она уезжает к своему любовнику, зная, что 15 тысяч рублей ярославской бабушки надолго ей не хватит.

Такое легкомыслие достойно осуждения, но режиссер не думает этого делать и всего лишь иронизирует по поводу чрезмерной прыти довольно уже немолодой женщины. Кстати, вначале Антон Павлович хотел сделать из Раневской комическую старуху, но потом, когда стало известно, что ее будет играть в Художественном театре его жена Ольга Книппер, то омолодил героиню. Из-за этого психологические акценты поменялись, но скрытый юмор все-таки остался.

Именно в этом спектакле я обратила внимание на обилие комических образов. Тот же Гаев (Юльен Балмусов), расфуфыренный "павлин", словечка в простоте не умеющий сказать. Шарлотта Ивановна (Маргарита Куприянова) – молодящаяся гувернантка, напоминающая заводную куклу, из которой так и "сыплются" разные фокусы. Конторщик Епиходов (Евгений Редько) – "тридцать три несчастья", со своими скрипучими сапогами и рассуждениями доморощенного философа. Добродушный помещик Симеонов-Пищик (Сергей Серов), глотающий горстями чужие таблетки и постоянно одалживающий деньги. Все они бедны, как "церковные мыши", но полны оптимизма и продолжают надеяться. Хотя на что – непонятно. Вот этот абсурд русской жизни, когда у людей уже ничего нет кроме иллюзий и веры в прекрасное будущее, которые при этом продолжают веселиться, – и составляет главный смысл постановки Бородина.

Впервые за долгие годы я поняла, как можно в комическом ключе "прочитать" эту пьесу, не искажая ее смысла, а значит, и откликнуться на пожелания автора: весело говорить о серьезном.


Сергей Крон
Труд, №022, 06.02.2004 г.